М.А. Милорадович

М.И. Кутузов, в это время находившийся за Рогожской заставой, сидел не далеко от дороги у Старообрядческого кладбища на своей походной скамейке. Какая-то внутренняя тревога, напряженное ожидание важных вестей не давали ему покоя. Он прекрасно понимал, что неприятель, шедший по пятам русской армии, мог в любой момент ворваться на плечах нашего арьергарда в Москву. Чтобы предупредить это он посылает генерал-майора от артиллерии А.П. Ермолова с приказанием к генералу М.А. Милорадовичу, "чтобы он, сколько возможно, удерживал неприятеля или бы условился с ним, дабы иметь время вывести из города тяжести". В полдень 2 сентябре арьергард достигает Поклонной горы. И тут выясняется очевидность его окружения, так как помимо главных сил наполеоновской армии, двигавшейся по Можайской дороге с фронта, с северо-запада по Звенигородской дороге спешил к Москве корпус Богарне, обходя наш правый фланг,

           Эжен Роз                                         Иосиф Антоний 

         де Богарне                                           Понятовский 

а левый - корпус Понятовского, который шел по Боровской                           дороге к Воробьевым горам.

Вид с Воробьевых гор на Лужники. Прямо на заднем плане                              Новодевичий монастырь

Тогда Милорадович посылает к Мюрату, который командовал авангардом французской армии, штабс-ротмистра лейб-гусарского полка Ф.В. Акинфова (открой документ) с предложением о как можно более медленном наступлении, чтобы русская армия могла выйти из Москвы со всей артиллерией и обозами, в случае же отказа " он погребет себя и неприятеля под развалинами московскими." 

Жоашен Мюра

Мюрат принял его и ответил согласием, сказав при этом, что он будет идти так медленно, как это только будет угодно русским, но с тем условием, чтобы Москва была занята ими в тот же день."Тогда Милорадович решает выиграть еще больше времени и предлагает французам перемирие до 19 часов 3 сентября, оставляя за собой прежние условия о сдаче Москвы. Видя такую решительность русских, Мюрат, заручившись согласием Наполеона, отвечал, что "он готов пощадить древнюю столицу Севера". Наш арьергард продолжал медленно отступать, за ним шаг за шагом следовали французы. И вот в 10 часов утра 2 сентября сам Наполеон подъезжает к своему авангарду, долго разговаривает с Мюратом, обедает у него и затем направляется в сторону Поклонной горы, которая была покрыта тогда густой дубовой рощей. В 2 часа дня он уже на вершине горы, перед ним расстилалась Москва. 

"Радостное восклицание вырвалось из его уст...- вспоминает французский генерал граф де Сегюр - но первые движения души Наполеона бывали непродолжительными. Слишком много у него было забот для того, чтобы предаваться своим ощущениям. Его первое восклицание было: "Так вот он, наконец, этот знаменитый город!" И затем повернувшись, он добавил: "Давно пора!" Вокруг него гремели радостные возгласы. "Все сближались в торопливом беспорядке, - пишет дальше граф де Сегюр, - и целая армия, хлопая в ладоши, повторяла с восторгом: "Москва! Москва!" Радости и восторгу французов не было предела. Многие сравнивали Москву с Иерусалимом, а себя с крестоносцами, некоторые при виде Москвы вспоминали слышанные в детстве восточные сказки "тысячи и одной ночи". "От одного солнечного луча этот великолепный город сверкал тысячью переливающихся цветов. При виде его путешественник, точно зачарованный останавливался в ослеплении. Москва напоминала ему те сказки восточных поэтов, которыми он развлекался в детстве". Наполеон долго смотрел в подзорную трубу на Москву, затем взгляд его самодовольно обратился к войскам, которые тучами застилали весь западный горизонт Затем он сошел с лошади, приказал разложить на земле карту города и пристально стал изучать положение главнейших его пунктов, домов. А в это время у самой Дорогомиловской заставы передовые отряды разведки из авангарда французской армии, среди которой находился Мюрат, догнали и смешались с казаками нашего арьергарда. Среди них он обратил внимание на пожилого человека, весьма воинственного вида в казацком мундире и буркой на плечах. Это был полковник Ефремов, командовавший цепью казаков русского арьергарда. 

                                       И.Е. Ефремов

Через оказавшегося поблизости русского офицера, который говорил по-французски, Мюрат спросил, знает ли этот казак его? Офицер исполнил поручение Неаполитанского короля и отвечал: "Он говорит, что знает ваше величество и всегда видел вас в огне". Этот ответ, в общем- то правдивый, польстил Мюрату. Затем Мюрат обратил внимание на бурку и заметил, что эта одежда должна быть очень хороша на бивуаках. Узнав об этом, полковник молча снял с себя бурку и передал ее Мюрату, за что король в свою очередь подарил Ефремову часы. Около получаса пробыл Наполеон на Поклонной горе, ожидая, не появится ли депутация. Однако время шло, а город оставался безмолвным. Несколько офицеров, проникших в Москву, сообщили, что город пуст. Наполеон с негодованием отверг это известие и, решив проверить это сам, приказывает сделать сигнал выстрелом из пушки. Затем он и его свита садятся на коней и направляются к Дорогомиловской заставе. В ту же секунду авангард в составе 10-го польского гусарского полка, который первым вошел в Москву, прусских улан, вюртембергского кавалерийского полка с конной артиллерией, французских гусар и егерских полков, а так же части стоявшие позади главной армии, с невероятным стремлением направились вперед. Топот лошадей, скрип колес, треск оружия смешивались с шумом бегущих солдат, что порождало один дикий ужасный гул. "Свет померк от поднявшейся густым столбом пыли, и вся земля как бы застонала и заколебалась от такого движения. Через какие-нибудь 12 минут все очутились у Дорогомиловской заставы. При восторженных восклицаниях своего войска "да здравствует император!" Наполеон сошел с коня и начал ходить взад и вперед по левой стороне Камер-Коллежского вала. Войска его, между тем, с музыкой вступали в город".(картинка марша) 

Маршъ этотъ положенъ на ноты такъ, какъ играетъ его семидесяти-пяти-летняя старушка, выучившаяся этой пьесе у своей матери. Въ 1812 году маршъ этотъ былъ известен
            всей Москве (Текст приводится в оригинале). 

Ходя по валу, Наполеон стал дожидаться депутации, которая должна была поднести ключи от города. Вскоре из авангарда прискакал офицер, который подтвердил, что Москва пуста. Наполеон не мог поверить этой чудовищной вести. "Москва пуста! Москва оставлена жителями!,- воскликнул он, - какое невероятное событие! Надо его обдумать. Подите, приведите ко мне бояр». Великий завоеватель полагал, что испуганные московские жители не знают, как надо сдаваться; «здесь все ново и для них и для нас" - говорил он. Ординарец Наполеона, граф Дюрок, поспешил исполнить приказание императора, послав офицера в город. Наполеон ждал, он надеялся еще, что люди, объятые страхом, сидят у своих очагов и, всюду встречая со стороны побежденных покорность, желал возбудить в них доверие к себе тем, что сам явился выслушать их мольбы. Вскоре посланный Дюроком офицер вернулся с оставшимися в городе иностранными книготорговцами Риссом, Сессе и типографом Ламуром. Все они еще раз подтвердили безлюдность Москвы. На этот раз это сообщение как громом поразило Наполеона. Его ровные и спокойные до того шаги сделались скорыми и беспорядочными. Он оглядывается в разные стороны, останавливается, трясется, щиплет себя за нос, снимает с себя перчатку и опять надевает, выдергивает из кармана платок, сжимает его и опять кладет, как бы по ошибке, в другой карман, опять снимает перчатку и опять надевает. В таком состоянии сильного волнения Наполеон находился целый час и за все это время ни один из генералов не смел даже пошевелиться. Наконец один из офицеров, очевидно, из желания выслужиться, самовольно вошел в Москву и, захватив на улице первых попавшихся ему 5-6 человек, доставил их Наполеону. Сразу поняв, кто перед ним, не удостоив их даже взгляда, он пожал плечами и сказал: "Уберите эту рвань!" После этого он садится на лошадь и едет по направлению к Москве вслед за авангардом. Но на берегу Москвы-реки вновь останавливается, все еще сбитый с толку бегством москвичей, боясь какой-либо засады или обмана. По всей Дорогомиловской слободе и по берегу Москвы-реки были расставлены караулы. Вступивший в Москву корпус Е. Богарне, разместил 15 дивизию у Петровского дворца, 13-ю - в Алексеевском, 14-ю - в Бутырке. Кавалерия Орнано развернулась фронтом перед ними в Всехсвятском и Останкино. А сам император решил въехать в Москву на следующий день, проведя ночь в одной избе, похожей на трактир, Бережковской слободы, в которой из всех жителей осталось лишь 4 дворника, а в избе только клопы, страшно одолевавшие всех, кто в ней ночевал. 1).

Это то место, но, конечно, не те дома, бывшие "Казенные огороды" (Киевская ул. д.21,23), на котором располагались строения и в частности трактир, в котором останавливался Наполеон со своей свитой 2 сентября 1812 г.

Реконструкция по карте Москвы 1812 года

Между тем , наш арьергард уже вступал в город, где продолжало царить смятение и беспорядок. К 3 часам дня Милорадович добрался до Кремля, и тут он увидел странное зрелище. Из кремлевских ворот с музыкой выходил московский гарнизонный полк под командованием
генерал-лейтенанта Василия Ивановича Брозина, (открой документ) который был назначенный его шефом 08.05.1803 года. Человек он был весьма достойный и заслуженный. 

(Марш Лейб-гвардии Московского полка) 

"Какая каналья велела вам, чтобы играла музыка", - возмущенно крикнул М.А. Милорадович, обращаясь к Брозину. На что последний хладнокровно отвечал: "В регламенте Петра Великого сказано: если гарнизон при сдаче крепости получает дозволение выступить свободно, то выходят с музыкой". Пораженный таким ответом Милорадович ответил: "Разве в Регламенте Петра Великого есть что-нибудь о сдаче Москвы?" Прикажите замолчать вашей музыке". Продолжая отступать по Николо-Ямской улице, войска арьергарда были свидетелями большого количества раненых, которые лежали на тротуарах около домов и которым нечем было помочь. Проходя мимо церкви Симеона Столпника на Николо-Ямской улице им навстречу вышел священник.

                           Церковь Иоана Столпника 

Он был в полном облачении с крестом в руках и в окружении притча, несшего святую воду и икону Николая Чудотворца с зажженными свечами. Остановясь на краю улицы он окроплял проходящих солдат святой водой. Солдаты ловили капли воды и крестясь кричали: "Враг наш погиб, а не мы!" Офицеры сходили с лошадей и прикладывались к иконе. Солдатам раздавали печеный хлеб. К 5 часам Милорадович достиг  Рогожской заставы. Уже выехав за город он вдруг увидел двух польских улан, а за ними конницу, которую двигалась наперерез Рязанской дороге. Он тут же поскакал к ним на встречу. Уланы были заметно удивлены появлением здесь русского генерала. На вопрос Милорадовича, кто ими командует, они отвечали, что их начальник генерал Себастиани. При встрече с Себастиани Милорадович высказал свои претензии: "Вы поступаете вопреки народного права. Я условился с Неаполитанским королем о свободном выходе арьергарда из города, а ваши войска уже заслоняют дорогу". "Я не получил от короля никакого уведомления, - отвечал Себастиани, - но, зная вас, верю вашему слову". Получив от Себастиани приказ, дивизия, которой он командовал, остановилась параллельно дороги, пропустив последние войска арьергарда и обозы. Глядя на проходившие войска, французский генерал сказал: "Признайтесь, что мы предобрые люди. Все это могло быть наше." "Ошибаетесь, - отвечал Милорадович, - вы не взяли бы этого иначе, как перешагнув через мой труп, а сто тысяч, которые там", - указывая в направлении, где находилась русская армия, - отомстили бы за мою смерть!"
Таким образом, весь арьергард и обозы смогли беспрепятственно выйти за заставу. На расстоянии 4 километров от города были расположены передовые линии
обеих воевавших сторон. И только Милорадович разместился в ближайшей деревне, как к нему прибывает 

                        Семен Давыдович Панчулидзев

генерал-майор Семен Давидович Панчулидзев и сообщает, что два эскадрона его полка, которые толи заблудились в Москве, толи запоздали, не смогли уйти вместе с арьергардом и теперь стоят позади неприятельской цепи. Будучи человеком смелым и решительным, генерал Милорадович тут же садится на коня и один, без сопровождения адьютанта или трубача, проскакивает через неприятельские посты, приветствует Себастиани и, не ожидая ответа, командует нашим двум эскадронам: "По три направо заезжай!" и выводит их за пределы расположения французских войск. При этом вместе с ними уходит много подъехавших из города экипажей. Так, Милорадович оказал большую пользу своими решительными действиями не только всей русской армии, но и помог, а вернее спас жизнь многим мирным жителям, не успевшим уйти из занятого французами города. 

У разных мемуаристов можно встретить различное время вступления неприятелей в Москву. Так, 19 бюллетень Наполеона, изданный в Москве, утверждает, что французы вступили в город 2 сентября в полдень, хотя сам Наполеон был на Поклонной горе в 2 часа дня. Один москвич-очевидец говорит о 3 часах дня, Бестужев-Рюмин - о 4-4,5 часах дня. Сержант французской армии Бургонь - о "половине четвертого пополудни". Приказчик М. Соков и адьютант Барклая-де-Толли В. Левенштерн свидетельствуют момент вступления неприятелей "в 5-ом часу вечера". Бурсак Заиконоспасской Славяно-греко-латинской академии, бывший в тот день на Красной площади, - о половине шестого вечера (17.30), так как с колокольни Ивана Великого, как он пишет, "начали благовестить к вечерне". "Вдруг благовест прекратился и народ дивился внезапному прекращению звона". Оказалось, что с колокольни заметили вступление в город французских войск. Эти расхождения во времени можно объяснить тем, что москвичи, очевидно, в разное время видели наполеоновские войска в разных частях города. Но, по-видимому, наиболее правильным время вступления французской армии следует считать от 14 до 17 часов. Французы входили в Москву тремя колоннами, дав предварительно 18 холостых залпов из пушек. "Поскакали мы к Благовещению на бережки, - пишет С.Н. Глинка. - С высоты их увидели наполеоновы полки, шедшие тремя колоннами. Первая ж перешла Москву-реку у Воробьевых гор. Вторая ж перешед ту же реку на Филях, тянулась в Тверскую заставу. Третья, или средняя, вступала в Москву через Дорогомиловский мост", который к тому времени был разрушен отступавшими русскими войсками. Но кроме этих застав французы проходили через Пресненскую, а также Миусскую заставу. По приказу императора французы шли с музыкой и барабанным боем, играя марш "Победа за нами!"

(Французский военный марш Старой гвардии) 

"Нас удивило, - говорит участник похода сержант Бургонь, - что нигде не видно было ни единой души, даже ни одной женщины, и некому было послушать нашу музыку, игравшую марш "Победа за нами!" Огромный город казался
совершенно вымершим". Нериятели продвигались в нем, как в колоссальном могильном склепе. Слышать посреди огромного города лишь шум своих шагов - это угнетало самых храбрых". Стук копыт французской конницы одиноко и гулко раздавался среди опустелых дворцов". Не доверяя гробовой тишине, они зорко вглядывались в каждое окно и напряженно вслушивались в отдаленный шум. "Нашей дивизии был дан строжайший приказ ни под каким видом, во время марша по городу, не оставлять рядов, а тем более слезать с коня. На врачей также распространялось действие приказа... Все было пусто. Редко, редко у окон или на балконах появлялись обеспокоенные шумом нашего движения, мужские или женские фигуры. Офицеры любезно отдавали им честь, им вежливо отвечали... На одной из площадей, бывшей, судя по множеству торговых помещений, центром московской торговли, все лавки были открыты и товары разбросаны повсюду в страшном беспорядке. Получалось впечатление, как будто бы здесь хозяйничала шайка грабителей. Трупы русских солдат все чаще и чаще попадались на нашем пути. Однако, наши солдаты, каким-то сверх естественным чутьем почувствовали, что эти трупы в действительности пали под тяжестью водки, которая имелась у них у всех в походных фляжках". Но Москва была не так пуста, как это казалось на первый взгляд. В тех улицах, по которым неприятели проходили, действительно, царила глубокая тишина. Но по мере продвижения к центру Москвы, им стал попадаться народ. В эту пору в Кремле и на Красной площади собрались большие толпы. Одни пришли из любопытства, другие, самые отчаянные, собирались оказать отпор, среди последних первое место занимали отсталые солдаты. Вокруг них собралось еще несколько сот удальцов, что собирались идти с Ростопчиным на Три Горы. Были среди них и пьяные. Все они запаслись испорченным оружием из арсенала и засели за кремлевскими Никольскими воротами, заняв пути к соборам и дворцам Кремля. Такие-то защитники оказались в Кремле, когда к Троицким воротам подошел передовой
отряд французского авангарда. 

Им командовал Себастиани. Троицкие ворота были наглухо заколочены и только одна калитка оставлена для прохода. Через несколько минут ворота были выломаны и первыми в Кремль вошли польские уланы. Увидав эту вооруженную толпу и желая избежать ненужного кровопролития, он решает найти переговорщика. К нему подвели стоявшего из любопытства в это время у Никольских ворот молодого человека. Узнав, что он говорит по-французски и к тому же сам является французом, Себастиани поручил ему уговорить эту толпу разойтись по домам и не вступать в неравный бой. Французам ответили выстрелами. 

Граф Себастиани Франсуа Орас де ля Порта

Произошла схватка. Французы начали рубить стоявших с оружием. Человек 20 пали окровавленные. Французы сошли с коней, отбили приклады у без того негодных к употреблению ружей, забрали людей и засадили их в строившуюся тогда Оружейную палату. Этот же француз провел отряд Себастиани по пути следования отступающей русской армии до самой Рогожской заставы 

             Никольская башня Китай-города. 1800-1802 г. 

За отрядом Себастиани следовал авангард Мюрата. "Когда сие войско входило в Кремль, то на настенных часах, которые в Департаменте, показывало 4часа 30минут. Это войско входило в Боровицкие и Троицкие ворота и вышло в Китай-город через Спасские ворота" - отмечает Бестужев-Рюмин. (Кремль. Спасские ворота. 1800 г). Адриен-Жан-Батист Франсуа Бургонь, велит авангарда корпуса Мюрата, вспоминал как едва перешли они через моcт, отделявший предместье от города, (Дорогомиловский) как «изъ-под моста выскочил какой-то субъект и направился на встречу войскам: он был в овчинном полушубке, стянутом ремнем, длинные седые волосы развевались у него по плечам, густая белая борода спускалась по пояс. Он был вооружен вилами о трех зубьях, точь въ точь, как рисуютъ Нептуна, вышедшаго изъ водъ". Он гордо двинулся на тамбур-мажора,

                       Тамбурмажор в парадной форме

собираясь первым нанести ему удар; видя, что тот в нарядном мундире, в галунах, он, вероятно, принял его за генерала. Он нанес ему удар своей вилой, но тамбур-мажор успел уклониться и, вырвав у него смертоносное оружие, взял его за плечи и спустил с моста в воду, откуда он только что перед тем вылез; он скрылся в воде и уже не­являлся, его унесло течением. Потом они узнали еще, что едва лишь Мюрат приблизился к воротам Кремля, как один из тех же, кого разгоняли ранее и пощадили, напал на инженерного полковника, который ехал рядом с Неаполитанским королем, стащил его с лошади, вонзил в спину кинжал, стал душить за горло и грызть зубами. Прошло несколько секунд, пока французские кавалеристы опомнились, поняли, что произошло, и бросились на помощь. Чтобы стащить храброго москвича солдатам пришлось разбить ему голову прикладами. Одна москвичка, очевидица тех событий, вспоминала, как ее отец, подобрав в Арсенале ружье без курка, решил хотя бы попугать французов, выйдя на Каменный мост, за что был жестоко ими избит. 

Дальше Бургонь говорит, что после перехода, длившегося около часу, они очутились перед первой оградой Кремля. Но их заставили круто повернуть налево и они вступили в улицу еще лучше и шире первой; она (очевидно, Тверская улица) привела их на Губернаторскую площадь. В ту минуту, как остановилась колонна, они увидали трех дам, выглядывавших из окна нижнего этажа. «Я очутился на тротуаре, вблизи одной изъ этихъ дамъ; она подала мне кусокъ хлеба, чернаго, какъ уголь, и перемешаннаго съ мякиной. Я поблагодарилъ ее и въ свою очередь подалъ ей кусокъ белаго хлеба, полученный мной огь тетки Дюбуа, маркитанки нашего полка. Дама покраснела, а я засмеялся; тогда она, не знаю зачемъ, тронула меня за рукавъ и я продолжалъ путь". Кто были эти дамы-москвички?... наверное не из светского круга. Однако, эти идилические моменты были мгновением. То тут, то там были слышны ружейные выстрелы, появлялись раненые. Мюрат, видя такую решимость со стороны жителей, с большой предосторожностью продвигался вперед. Только к вечеру, потратив 3 часа на продвижение по Москве, достиг он Рогожской заставы и расположил свои войска бивуаком на поле за заставой (недалеко от старообрядческого монастыря). "Наступила темнота ночи - время отдыха. Мы с артиллерией и дивизией кирасир расположились лагерем недалеко от города, вправо от дороги на Владимир и Казань. Как-то особенно ярко и светло, казалось нам, горели в эту ночь наши бивуачные огни. Запас пищи, полученный нами, сознание огромной важности пережитого дня и, главное, надежда на близкий мир - делали наш лагерь шумным и веселым, несмотря на то, что все мы нуждались в отдыхе. Мимо нашего лагеря проходили еще многие русские, догонявшие своих. Среди них было много раненых во время отдельных стычек в городе. Наши офицеры посылали их к моему огню. В то время, как я делал одному такому пехотному офицеру, имевшему много порезов на голове, перевязку, он мне рассказал, что он, "чтобы переменить белье, хотел разыскать своих родных; но все же замешкался и отстал от полка и ему пришлось пробираться по городу, когда город был занят нашими. После перевязки я показал этому офицеру русские бивуачные огни (вообще, всем оставшимся мы указывали дорогу)". (Доктор Роос "С Наполеоном в Россию"). 

Движение французской кавалерии через Кремль продолжалось до поздней ночи. Через Троицкие и Боровицкие ворота они проходили мимо здания Сената, а затем через Спасские ворота в Китай-город. Наполеон, безусловно, понимал, что может произойти, когда его измученные походом и недостатком пищи солдаты займут
огромный город, покинутый жителями. Еще у Дорогомиловской заставы в ожидании бояр он говорил своему приближенному графу де Сегюр, что русские еще не знают, какие последствия повлечет за собой взятие их столицы. Поэтому-то город и заняла наиболее дисциплинированная часть армии - старая и молодая гвардия во главе маршала Мортье, а также 1-ый корпус под командованием маршала Даву, куда входили преимущественно французские полки. Остальные корпуса расположились за московскими заставами. Как я уже говорил корпус Богарнэ - около Петровского дворца и на Пресне, а их посты стояли в Черной Грязи и в Виноградове по дороге на Дмитров, корпус маршала Нея, состоящий из неблагонадежных союзников, - в Богородском, закрывая путь на Владимир и Кострому, Мюрат и Понятовский - в
Винкове, корпус Вандама - стоял в Можайске и Верее. Солдатам полков, расположенных за чертой города, запрещалось отлучаться с бивуаков. Сразу же было назначено городское управление: губернатором - маршал Мортье, комендантом - генерал Дюронель, плац-комендантом - граф Мильо, интендантом - Лессепс, обер-полицмейстером - оставшийся в городе лектор французского языка в Университете Вильер. И надо сказать, что этот приказ об отлучке в город действовал, по крайней мере до ночи. Но как только наступила ночь со 2 на 3сентября о порядке не было и помина. Невозможно было голодных, измученных солдат держать у застав города, в котором им обещали найти и обильное продовольствие, и теплые квартиры, и славный мир. Как только ночь легла на город, на улицах стали показываться толпы грабителей.

Они заходили как в пустые, так и в жилые дома, требовали квартиры, еды и водки, затем обыскивали все комнаты и брали все, что попадало под руку. При этом некоторые вели себя, по воспоминаниям очевидцев, даже вежливо, а другие силой вынуждали указывать спрятанные деньги и вещи. "Французы уже бывало не обидят даром. Пришли и стали везде шарить. Сестры сробели и убежали из комнаты, а сами из-за двери выглядывают. Как они их увидали, сейчас позвали и стали ласкать. Мало того, на другой день, глядим, идут опять те же самые с гостинцами: принесли детям игрушки, - из лавок, верно, взяли. Девочки-то радуются, а они, глядя на них смеются, и тут же вместе с ними играть стали... Шел я Крымским бродом, и вижу на Орловом лугу сидит целая толпа народа. Если, бывало, куда надо идти, наровились ранехонько утром, чтобы непрятелям не попадаться. А встретят, бывало, да несут что, так возьмут с собой, чтобы ты им помогал...Захватили меня и объясняют, чтоб я им показал, откуда провизии достал. Делать нечего, поневоле покажещь, - своя голова дороже. Повел я их в ряды, а с ними щуп: уж они дознались, что много добра зарыто... Пока мы идем, они все про Бонапарта толкуют: показывают на голову и объясняют мне, что Наполеон у-у-у! что много мол у него в голове... Как донес я им провизию, они мне сейчас из того же куля дали большой кусок рыбы, сахару откололи,чаю отсыпали и вина поднесли. Пришло к нам двое, а мы сидим за обедом. Обед незавидный: щи пустые матушка сварила, да лепешек сухих напекла; однако наши гости тут же с нами сели... Потом подошли они к иконе и стали что-то говорить, подсмеиваются и на нее указывают. Вдруг один вынул саблю, да хвать Царицу Небесную в правый глазок. Я стал креститься и руки к небу подымаю, показываю им, что это наша икона, что мы на нее молимся, а матушка горько заплакала. Они взглянули на меня, потом на мать, да как увидели, что она плачет, сейчас говорят: ПАРДОН! и вон шмыгнули, - значит совесть есть. Как бывало придут, мы мы их сейчас узнаем по речи, да по манерам и не боимся, потому знаем, в них совесть есть. А от их союзников упаси Боже. Мы их так и прозвали: беспардонное войско, что их ни просьбой, ни слезами не возьмешь". 

1). 1). Мемуары д'Изарна "Описание пребывания французов в Москве и пожар этого города в 1812 году" стр.6 сноска №2 (250м отзаставы и 1000 шагов вправо от дороги).

продолжение