| Главная » Статьи » Мои статьи |
ГЛАВА IV. ПРОДОЛЖЕНИЕ
Н е только солдаты, но и маршалы, и генералы спешили воспользоваться возможностью отдохнуть в роскошных палатах русского дворянства. А их было предостаточно и не вывезенной роскоши в них оставалось много. И они казались французам замками арабских сказок. Во многих усадьбах были оставлены не только дворники, но и многочисленная прислуга. Комнаты многих таких домов и усадеб поражали своей роскошью, изяществом и богатством даже людей, проведших свою жизнь в парижских салонах. Их кладовые и погреба были набиты добром всякого рода, запасами продовольствия и дорогих вин. Из воспоминаний сержанта Бургоня, полк которого  остановился пикетом у дома генерал-губернатора Ростопчина на площади, на Тверской , дома в которых он побывал во время пожара поражали своей меблировкой, коллекцией картин итальянской и голландской школы, коллекцией оружия, приклады которых были обрамлены жемчугом и т.д. Мюрат, король Неаполитанский, командовавший , как я уже говорил авангардом французской армии, двигаясь по пятам отступающей русской армии, обратил внимание на дом Баташева, на Швивой горке. Сейчас в бывшей усадьбе расположена больница, а раньше это был дворец, соперничавший по красоте с дворцом Пашковых.  Усадьба Баташева. Доведя авангард до Покровской заставы, Мюрат в 7-ом часу вечера прибыл на ночлег в дом Баташева в сопровождении 30 генералов. "Милостивый государь Иван Родионович! 2 сентября в 5-ом часу вечера вступили в Москву французские войска. Король Неапольский, ведя авангард на Коломенскую (Рязанское шоссе) дорогу, остановился у вашего дома, будучи верхом; уверял всех нас, чтобы мы ни малейших обид не страшились. Назначил своею квартирою ваш дом, поставил большой караул и, проведя за заставу многочисленную кавалерию, составляющую страшный авангард, в 7-ом часу вечера возвратился в дом ваш с 30 генералами и множеством чиновников. Для всех приготовили мы ужин, нарочито сытый; только белого хлеба и калачей найти было не можно, ибо калашни и хлебни во всей Москве были разбиты и хозяевами оставлены, - почему и был только черный ржаной хлеб. Королю же нашел четверть сайки у дворовых детей. Генералы сперва гневались и говорили, что свиньи только кушают такой хлеб; однакож, быв голодны, принялись и за него. Король, войдя в дом, потребовал меня, как вашего приказчика. Явясь я со свечей в руках, провожал его по парадному этажу через все покои... Ему подали кушать в красную гостиную одному, а генералам и прочим в столовой зале. Свита бесчисленная. Ужин кончился. Всякий генерал требовал пышной постели, всякий - особый покой; покоев много, но постелей набрать было негде, ибо на холопской постели никто не хотел, а потому с угрозами всякий требовал такой, какой кому хотелось. Всю ночь нас, как кошек за хвост за хвост, то туда, то сюда таскали. Свечи горели всю ночь и в люстрах, и в лампах. Оставить было опасно, а гасить не посмели, потому всю ночь бродили мы, как тени. Король спал в спальне, дежурные генералы в диванных и гостиных, и верхний этаж был полон чиновников свиты короля... Мы вторник, то есть 3-е число, провели в величайших суетах, ибо как проснулись чиновники, то требовал всякой того, чего кто хотел: иной чаю, иной кофе, иной белого вина, шампанского, бургонскаго, водки, рейнвейна и белого хлеба... В среду, 4-го сентября, король, пообедав, поехал в поле верхом к армии..." (письмо приказчика Максима Сокова своему хозяину Баташеву).  Это литография 1816 года. Вид на Швивую горку. Так продолжалось до тех пор, пока Мюрат не переехал вследствие пожара в дом графа Разумовского на Гороховом поле.  Дворец Разумовского на Гороховом поле. Евгений Богарнэ расположился в доме Дмитриева-Мамонова на Тверской улице .  Дом Дмитриева-Мамонова . Маршал Даву Луи Никола поселился в доме князя Щербатова на Деаичьем поле, ныне это районы Б. и Малой Пироговки, куда должны были обращаться за пропуском все, кто желал выехать из Москвы. Генерал Клапаред поместился в богатом Покровском монастыре .   Клапаред Мари Мишель Даву Луи Никола  Покровский монастырь тогда . Дюма - дивизионный генерал, интендант армии, выбрал для себя дом Мухановой, " внутри прекрасно  Дюма Гийом Матье расположенный и отделанный. В нем было все в таком порядке, как будто бы ожидали приезда господ. В гостиной, на круглом столе,лежали начатые дамские работы... в прекрасной спальне на письменном столе лежали ключи". Бейль Анри-Мари (Стендаль)  остановился в прекрасном здании Английского клуба на Сретенском бульваре.  Английский клуб. Дворец Гагариных. Секретарь Наполеона Лористон занял дом Ростопчина на Лубянке. А канцелярия его расположилась в колокольне Ивана Великого. Здесь же, по воспоминаниям барона Боссе, останавливался дивизионный генерал 1-ой дивизии пехоты императорской гвардии граф Анри Франсуа Делаборд и до самого выхода французов из Москвы жил военный врач Жоанн.   Дом Ростопчина на Лубянке. Генерал Дедем остановился в доме бригадира, статского советника, владельца усадьбы Люблино, фаворита Павла I Дурасова.   Дом Н.А. Дурасова. Антуан Бодуан Гилсберт ванн Дедем ванн ден Гильдер Маршал Мортье Адольф Эдуард Казимир Жозеф, назначенный губернатором, поселился в угловом доме на Маросейке .   Дом княгини В.П. Разумовской на Маросейке. Маршал Франции Мортье Дом М.М. Голицына на Волхонке занял Коленкур Арман Огюстен де .   Дом М.М. Голицына на Волхонке. А. О. де Коленкур Дивизионный генерал Компан расположился в доме князей   Жак Доминик Компан Лористон Жак Алксандр Ло де Всеволожских на Теплой улице (ул. Тимура Фрунзе). В этой же усадьбе разместилась типография, в которой в четверг 1 (19 сентября) был напечатан указ Наполеона о создании городского муниципалитета на русском и французском языке. Этот дом имел большой парк и пруд.  Усадьба князей Всеволожских на Теплой улице. В своей основе он был полностью деревянный и только потому, что был занят французами, уцелел. Везде, вообще, французские начальники поражались богатой, роскошной обстановкой домов и усадеб. Везде оставалась дворня, пытавшаяся вместе с французами спасти господское добро от пожара, старалась доставить им всевозможные удобства. На углу ул. Знаменки и Крестовоздвиженского пер., рядом с домом Пашкова, в доме графа Воронцова остановился Евгений Богарне.   Дом графа Воронцова Эжен Роз де Богарне  Усадьба Демидовых, Б.Толмачевский д.3 Здесь остановились 4 полковника-адьютанта маршала Луи-Александра Бертье А вот как описывал свои поиски жилища для своего генерала Сокольницкого его адьютант, граф Солтык: "Проехав из конца в конец той улицы, в которой я  Мишель Сокольницкий находился, я решил постучаться у подъезда одного дома небольшого, но очень достаточного для удобного помещения генерала с его свитой. Дверь отворилась, и я был изумлен дюжиной служителей Мусиной-Пушкиной прветливо меня встречавших". Управляющий графини вежливо на французском языке спросил, что угодно  Дом Мусиных-Пушкиных на площади Разгуляй. господину офицеру, и объявил, что хозяйка этого дома, уезжая, поручила ему ни в чем не отказывать фраецузам, а для услуги им оставила достаточное количество людей. Выбрав покои для генерала, граф Солтык через час уже сидел за столом, поглощая великолепный обед с различными винами и шампанским. Тут же находившийся управляющий спрсил графа, не желает ли он разделить обед с двуми француженками, гувернанткой и компаньонкой графини, которые якобы из чувства патриотизма остались в Москве дожидаться своих соотечественников. Польский офицер, конечно, согласился и сам отправился приглашать француженок в столовую. Завязалась веселая беседа. Но вдруг, в конце обеда, одна из дам вскочила из-за стола и подошла к окну, тревожно воскликнув:" Вот и пожар!" Граф старался успокоить их. Но француженки, лучше его знавшие положение в городе, стали рассказывать о той ненависти, которой проникнуто к французам все московское население. Они сообщили ему, что граф Ростопчин грозил непременно сжечь город в случае занятия его неприятелем. Озадаченный рассказами своих собеседниц, граф Солтык простился с ними и ушел в отведенную для него комнату. Но только он лег в пышную постель как около 23 часов в его дверь раздался страшный стук. Это были две француженки, кричавшие, что французские солдаты грабят дом и просили графа о заступничестве. Солтык оделся, вооружился и спустился во двор. Там он увидел несколько вооруженных солдат старой гвардии. Они уже успели выпить несколько бутылок вина и теперь грабили погреб. Поляк потребовал, чтобы они прекратили буйствовать и покинули дом, так как он принадлежит польскому генералу из свиты императора. В ответ на это один из солдат поднял кулак, а другие поддержали его. Взбешенный этим Солтык с силой ударил саблей по мохнатой шапке гренадера, отчего тот замертво повалился на землю. Опомнившись от первого впечатления, остальные солдаты взяли ружья наперевес и бросились на графа в штыки. Но тут на помощь подошел денщик графа, силач и храбрец,и помог разогнать пьяных солдат. Как мы видим из этих строк, нарушения дисциплины, пьянство и мародерство началось сразу по вступлении войск в город. Но самое страшное то, что это затронуло и гвардию. Напряжение солдат было огромным. Между тем как передовые части французской армии вступали в город, сам Наполеон, как я уже говорил, коротал ночь со 2 на 3 сентября в трактире Дорогомиловской слободы. Кроме клопов его беспокоили неприятные донесения, приходившие одно за другим, среди которых были и такие, где говорилось о предстоящих поджогах в Москве. Утром, в 10 часов 30 минут 3 сентября, во вторник, Наполеон торжественно въехал через Боровицкие ворота в Кремль, проследовав от Дорогомиловской слободы по опустевшему Арбату. "Ни одного человека! Что за народ! Это невероятно!" - воскликнул он по дороге. Лишь семейство аптекаря немца да французский генерал, накануне прибывший к ним на постой, приветствовали его, высуновшись из окон. Наполеон ехал на своей белой маленькой арабской лошади, в сером сюртуке и черной низкой треуголке. Впереди его шли два эскадрона конной гвардии, сзади - многочисленная свита. Наполеон был хмур и суров и лицо его несколько прояснилось лишь тогда, когда он увидел каменные стены Кремля. Гордость его была удовлетворена. Теперь он, наконец, мог возвестить Европе о взятии древней столицы и подтвердить победу при Бородино. Но уже в эти дни он понимал всю серьезность своего положения и думал о мире с императором Александром I. Вслед за ним в город стали вступать войска тоже проведшие ночь за городскими заставами и занимать предназначенные им части Москвы. Зрелище было чрезвычайно красочное, так как армия не имела того плачевного вида, в каком она была после выхода из Москвы: гусары поэскадронно - зеленые, коричневые и синие, легкие уланы на статных лошадях, тяжелая кавалерия с тигровыми шкурами и шишаками, гвардейская артиллерия в куньих шапках, драгуны в медных касках и светлых плащах с карабинами на ремнях за плечами, стройная и закаленная солнцем Африки старая гвардия в мундирах с разноцветными отворотами и огромных медвежьих шапка, пркссаки в голубых куртках, австрийские кирасиры - белые с оливковым плюмажем на шапках, голландские копейщики в красном, неаполитанские смуглые стрелки, поляки в национальном наряде с откидными рукавами, приземистые вестфальцы и рослые баварцы, которые среди народа называли "беспальцами" и "поварцами". Офицеры - квартирьеры уже писали на дверях домов "указание постоя". Появились новые улицы: "улица такой-то роты", "кварталы такого-то батальона", "площади Собора", Парада, Смотра, Гвардии. Своей резиденцией Наполеон избрал Кремлевский дворец. Его штаб разместился в здании Сената и Оружейной палаты. Вход во вновь созданную цитадель стал лишь по особым пропускам. Все ворота были заколочены кроме Никольских. По мере вступления и приближения войск к центру Москвы им все чаще и чаще стали попадаться французские солдаты, торговавшие награбленной добычей, которую они успели захватить в пылавшем уже тогда Гостином дворе. Громадное по тому времени здание (недаром в народе его называли "город в городе") уже пылало как гигантский факел. Множество солдат и каких-то оборванцев грабили лавки. Одни тащили на плечах какие-то тюки, другие катили перед собой бочки с вином, третьи несли головы сахара и так далее. Вся площадь и соседние улицы были усеяны товарами.  "При этом ужасном позорище не было слышно ни восклицаний ни шуму; каждый находил возможность с избытком удовлетворить своей потребности. Слышался только треск от огня, стук разбиваемых у лавок дверей и иногда страшный шум от разрушевшегося свода". Так начались великие испытания и страшные бедствия Москвы и ее жителей, и так бесславно начался конец Великой армии Наполеона.             | |
| Категория: Мои статьи | Добавил: lefewr (10.09.2012) | |
| Просмотров: 1377 |
