"В надежде, что французская армия действительно сменила арьергард русских, мы, жившие в Москве французы, осмелились открыть ставни. Подняли шторы; прижав лица к стеклам, мы старались узнать, что происходило на улице, как вдруг сильные удары в дверь снова возбудили в нас ужас. Мы поскорей закрыли окна и ставни. Опять стучат. То же молчание с нашей стороны. Наконец энергическое восклицание на чистом французском языке уничтожило всякое сомнение в том, кто были наши посетители. Это французы, освободители! Мы суетимся, спешим, летим отворять... «Черт возьми, сударыня! Когда люди сделали две с половиной тысячи верст беглым шагом, чтобы иметь удовольствие видеть вас, вы могли бы, кажется, проворнее отворить, потому что, если я не ошибаюсь, судя по кокарде нашего великого императора, вы француженка, не так ли?» Субъект, столь любезно обошедшийся со мною, был унтер-офицер егерей императорской гвардии. Он вошел в сопровождении нескольких товарищей, так же, как и он, умиравших с голоду. С полной готовностью мы дали им все, чем только могли располагать. По нашей заботливости скорее, быть может, чем по языку, они могли узнать, что находятся у соотечественников... Между тем как солдаты занимали опустелые дома, иностранцы стали показываться на улицах. Число их, считая и тех обывателей, которые не решились бросить свои очаги, доходило все-таки тысяч до двадцати пяти. Но, рассеянные там и сям или скрываясь в глубине своих подвалов, они терялись в громадном, безмолвном городе, имеющем 35 верст в окружности. Пустота, запертые дома, оставленные богатства — все это заставляло французскую армию подозревать, нет ли тут какой ловушки. Вследствие этого офицеры и солдаты запирались в своих квартирах и ложились спать не раздеваясь, имея под рукою оружие. Эти предосторожности делались по инстинкту, потому что никакого приказа в этом роде не было отдано. Этого было достаточно, чтобы снова возбудить подозрения в несчастных иностранцах. Что значила подобная осторожность, недоверчивость, которыми сопровождались малейшие движения французов, столь доверчивых и легкомысленных по природе? Не было ли это запустение только притворным, не скрывало ли оно какой-нибудь обширный заговор? А куда делись те злодеи, разбойничьи песни которых еще недавно ледянили нас ужасом? В то время как императорская гвардия и некоторые другие полки занимали Москву, остальная часть армии, не предназначенная войти в город, стояла лагерем в окрестностях. Запрещение входить в город исполнялось этими войсками только до наступления ночи. Но каким образом помешать изнуренным людям взять то, что находится у них под руками? Многие солдаты, тайком пробравшись в город, рассеялись по всем направлениям, чтобы поискать только пищи, но, найдя опустелые дома, они без церемонии стали брать вещи, которые им нравились и которые прежние владельцы, казалось, молча им уступали. Французские солдаты встретили также несколько отсталых русских, на которых приманка добычи и вино оказали больше действия, чем страх неприятеля. Вследствие этой встречи последовали с обеих сторон ружейные выстрелы, но сражение скоро прекратилось, так как и те и другие явились сюда вовсе не за тем, чтобы драться. Около двенадцати часов ночи нам едва не пришлось подвергнуться нападению войск, бывших в лагере;это были итальянцы. Они уже влезли на стену, окружавшую сад, когда наши гвардейцы, при первой тревоге бывшие уже на ногах, мужественно их отразили. Бедняки говорили, что умирают от голода. Им подали через забор несколько хлебов, после чего они ушли. По-видимому, все дома один за другим подвергались подобной же участи. Москва, несмотря на громадное протяжение и обезлюдение, царствовавшее в ней, не представляла для французов никакого затруднения относительно распознавания местности, что обыкновенно случается в незнакомом городе. Самые положительные сведения, мельчайшие топографические подробности доставлены были еще до начала войны нашим консулом Дорфланом. Он находился тут же, при армии, так что указания его переходили ко всем, начиная с офицеров и до последнего солдата. Любопытно было видеть, как французы среди громадного города, за 2500 верст от родины, ориентировались и расходились отрядами в Кремль, в Китай-город, в Белый город, как будто все это происходило в городе, отлично известном.

Мадам Домерг"