Дворец Разумовских.            Палаты купца И.П.Колосова.        Здание муниципалитета.              Временный госпиталь.

Примером того, как принуждали стать членом муниципалитета может служить дело купца 2-ой гильдии Г.Н. Кольчугина. Григорий Никитич Кольчугин, член городского правления, ответственный за надзор за богослужением и оказание помощи бедным. Он был сыном черниговского крестьянина, который вёл книжную торговлю вместе с Н.И. Новиковым. Сам Григорий Никитич воспитывался вместе с детьми сенатора Обрескова, знал несколько языков, был близок к «московским мистикам», которые были подвергнуты гонениям со стороны Ростопчина. К 1812 г. он был купцом 2-й гильдии и занимал должность гоф-маклера в Коммерческом банке. Обремененный большим семейством (в 1812 г. у него было 8 детей), он оказался в трудном положении. Позднее в своей оправдательной записке он вполне убедительно объяснил обстоятельства, заставившие его остаться в Москве. Во-первых, сыграли свою роль «уверения начальства через печатные афиши», что Москва не будет сдана. Во-вторых, паспорта на выезд было разрешено выдавать только жёнам и детям. В-третьих, его держала в городе болезнь отца. В-четвертых, у него самого (а также и его отца) было много в наличии казенного товара (на 50 тыс. руб.), а на руках, как у гоф-маклера, находились документы на очень значительные суммы. Наконец, в-пятых, Кольчугин располагал значительным собственным движимым и недвижимым имуществом, которое невозможно было эвакуировать. Как справедливо пишет Кольчугин, московское начальство и полиция фактически бросили москвичей «на произвол судьбы», выбыв из города сами. Все усилия Кольчугина с началом оккупации и пожаров оказались направлены на то, чтобы сберечь имущество от огня и разграбления (дом Кольчугина был на Покровке, близ дома кн. Трубецкого), для чего он и попросил у французских офицеров, которые стояли постоем, защиты. Затем, в один из дней некий француз, направленный Лессепсом, в сопровождении двух солдат проводил Кольчугина к московскому интенданту, который заявил, что Григорий Никитич «избран в муниципалитет». Кольчугин слёзно начал упрашивать избавить его от этого, ссылаясь на престарелых родителей и многочисленное семейство. В ответ на тирады русского купца Лессепс ответил просто: «Что ли вы много разговорились? Разве хотите, чтоб я об вас, как об упрямце, донёс моему императору, который в пример другим прикажет вас расстрелять?» Выбирать не приходилось. 

Слева в значительной степени переделанный дом владения купца 2-ой гильдии Г.Н. Кольчугина в Лепехинском тупике    №3. Справа дом Трубецких, а дорога, идущая от главной улицы Покровки вправо и есть Лепехинский тупик.

По поводу второй прокламации Лессепса о ввозе в Москву продовольствия надо сказать следующее. Мало кто из крестьян подмосковных сел откликнулся на нее.  И не только из патриотических чувств. Хотя были и такие: в одной деревне сельчанами было убито 18 своих же мужиков за то, что те отважились торговать с французами. Крестьяне другого села убили русских купцов, приехавших от французов за продовольствием. В  самой Москве бывали нередки случаи нападения на солдат даже отдельными москвичами. Другая причина, судите сами: подмосковные жители села Останкино приехали в Москву на 30 подводах с овсом и мукой. У них все было закуплено, и за все заплачены деньги. Их отпустили назад и звали приехать опять. Но едва они выехали за город как на них напали солдаты. Мужиков они избили, взяли деньги, отняли лошадей, вернули в Москву и заставили работать на себя. В тот момент, когда солдаты вели некоторых из этих селян по городу, неподалеку от них оказалась группа французских офицеров во главе с полковником Домоном. Это был командир 8-го гусарского полка 1-го корпуса кавалерийского резерва генерала графа Этьена Антуана Мари Шампиньона де Нансути - барон Жан Симон Домон. А рядом с Домоном находились его подчиненные шеф эскадрона шевалье Шарль Ив Сезар Сир дю Куэтлоне и шеф эскадрона князь Джузеппе Мария де Савуа Кариньян. Тогда один из мужиков бросился к офицерам: "Он был бледен, слезы катились из глаз, а в руках у него был печатный лист бумаги. Он хотел говорить с генералом; ему указали на полковника, которому он объяснил, что в их деревню были присланы печатные объявления на русском языке, которым крестьяне приглашались привозить всякие припасы в Москву с обещанием за все заплатить исправно. " Мы с братом, - говорит бедняк, - поверили, нагрузили три воза, поехали к Москве; но под самым городом напали на нас солдаты и ограбили. Брат хотел защищать воза, и его убили". При этом он показал объявление, обагренное кровью брата. Полковник обещал разобрать дело, строго наказать солдат, если они были из его полка, и дал ему денег, но не мог воскресить брата. Разумеется, слух об этом распространился по окрестным деревням, и никто не стал возить припасов в Москву" (Воспоминания о 1812 г. "Русский Инвалид" 1864 г. №30). Пример очень выразителен, не правда ли? Большая же часть крестьян просто боялась французов, считая их "людоедами", и об этом есть воспоминания очевидцев. И по воспоминаниям тех же очевидце французы были намного гуманней и благородней своих союзников. И на это есть тоже много причин. Но сейчас не об этом, так как это отдельная тема. Так вот. в связи с этим грабежи продолжались и муниципалитет мало что мог сделать для обеспечения жителей города продовольствием. В Басманной части, как доносил пристав, даже "образовалась целая школа грабителей, которую можно разогнать только значительною силою".  Маршал Лефевр в своих приказах по армии относительно гвардии неоднократно указывал на недопустимость  той степени морального разложения гвардии, которого она достигла в связи с грабежами.  И так, члены муниципалитета не в силах были облегчить бедствия несчастных русских обывателей столицы, они не могли огородить их от грабежей и насилий, кроме как кого-нибудь приютить. Но зато они смогли осуществить другую возложенную на них задачу. При содействии некоторых французских военачальников им удалось открыть богослужения.   В то время в Москве находился попавший в плен протоиерей кавалергардского полка отец Гратинский (Михаил Андреевич Гратинский). Надо отметить, что несмотря на свой плен ему разрешалось передвигаться по Москве в поисках жилища и пропитания. Ограбленный почти донага во время пожара, переходя из одного дома в другой, он, наконец, вместе с коллежским регистратором Соколовым поселился в уцелевшем доме на Мясницкой улице. Впоследствии он сообщал: «Тут отняты у меня часы, бумажник с 600 руб., аттестат на получение фуража.Святотатственною рукою сорван был крест, всемилостивейше государем императором пожалованный, сорвали и святую дарохранительницу всегда носимую мною на ленте. Невозможно изобразить состояния моего, в коем находился я, взирая на поругание святыни». Помог о. протоиерею неприятель, который проходил мимо. Он отнял крест и дарохранительницу у мародеров и отдал обратно Гратинскому. В присутствии французских офицеров о. Михаил отслужил в домовой церкви генеральши Глебовой-Стрешневой молебен о послании русскому воинству победы над супостатом. Знали бы захватчики, о чем молился полковой священник, вовек бы не сносить ему головы.Французский генерал Ж.Л. Гросс приказал отвести погорельцев во двор дома Лобанова, где сам квартировал, выделил о. Гратинскому особый покой, также ему был возвращен образ святителя Николая в серебряной позолоченной ризе. В этом доме люди прожили до 13 сентября. Недостаток пропитания заставил их искать другое место. Коллежский регистратор Соколов «нашел свободный от французов дом на Мясницкой улице, куда с позволения генерала отвел и других 200 человек», т.е. и о. Гратинский, и Соколов, и другие их спутники могли свободно перемещаться по Москве, как в поисках пищи, так и другого жилья.

"Здесь, - доносил он потом обер-священнику Державину, - в облегчение участи стенавших под игом убийц и грабителей, решился я просить позволения открыть богослужение и от французской власти получил его. Комендант города Мильо дал мне билет и, для безопасности богослужения, караул из двух солдат. Для богослужения избрал я верхнюю церковь св. Евпла. Сентября 15, в день коронования императора

при первом ударе колокола, при многочисленном стечении оставшегося в Москве народа, начал я отправлять богослужение, после которого о здравии монарха и всего его семейства отправлено было молебствие с коленопреклонением. Вся церковь была омыта слезами. 

Сами неприятели, смотря на веру и ревность русского народа, едва не плакали. В самое короткое время, в два дня дня служения моего, усерднейшими христианами были принесены в церковь серебряные и вызолоченные сосуды, до 10 пуд свеч и ладана, вина, муки на просфоры и довольное количество разной церковной утвари. В сем храме, до возвращения в Москву той церкви священника, каждый день отправляемо было много богослужений." Именно в этой церкви раздался первый в разоренной Москве колокольный звон в 108-пудовый колокол отлитый мастером Слизовым еще в 1764 году. Служил первую службу священник Иосиф Федоров. 

Молебен Божией Матери в исполнении Святогорской Лавры.

Москвичам нередко приходилось слышать беспорядочный звон колоколов, которым потешались французы; но правильный звон, совершаемый по чину,  производил на них потрясающее действие. Позднее благовест в один колокол раздался в Замоскворечье из церкви Петра и Павла. 

Якиманка д.31/18, уже упоминавшийся мной ранее. Слева то, что поглотило эту церковь - жилой дом с остатками надстроенного придела с торца. Справа - так выглядела эта церковь раньше. 

Церковь Петра и Павла.

Священник этой церкви в случайно оставшемся нетронутым приделе этой церкви получил разрешение отправлять службу и в добавок двух караульных, но с тем, чтобы звон производился один раз в день, не ранее 8 часов утра. "Богомольцы, входя в храм, - рассказывает очевидец, - благоговейно крестясь, творили молитвы. Смотря на исхудалые и бледные лица, выражавшие совершенное истощение сил, на рубища, на то, как они с трудом передвигали ноги, выходя из своих жилищь, как из нор из подвалов и погребных ям, их можно было уподобить восставшим из гробов, вызванных трубным гласом, в последний день Страшного суда. С радостным трепетом, как божественного врачевания, они ожидали начала службы. Молились одни, преклонив колени и простерши руки. Другие, упав с рыданиями на помост, а иные молились неподвижно устремив взоры на распятого Спасителя... Наконец отдернулась завеса, отворились царские врата, и священно-служители, в полном облачении, вышли из алтаря. Священник нес на голове крест и Евангелие, дьякон со свечою в левой руке и с кадилом в правой. Народ пал ниц. Выйдя на середину церкви и осеняя крестом на четыре стороны, священник возгласил: "Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его!" 

Когда он положил крест на аналой, клир запел: "Кресту Твоему поклонимся Владыко!" Все присутствовавшие три раза

поклонились в землю. Во время водосвятия, когда пели: "Спаси, Господи, люди твоя", народ, стоя на коленях, поднимая на руках грудных младенцев, взвывали: "Пресвятая Дева, спаси невинных детей". Во время литургии, когда дьякон провозгласил: "Елицы оглашеннии, изыдите", молящиеся в великое пришли недоумение, заметя вдруг трех неприятельских солдат, в синих мундирах, стоявших на коленях и молившихся со слезами; но сомнение исчезло, когда узнали в них единоверцев, словаков. Много было причастников. По окончании обедни, приложась ко кресту, окропленные святою водою, богомольцы разошлись спокойны и довольны".  Как жалко, что о таких святых местах для каждого русского человека, находившихся в самом центре его Родины в годину трудную, для каждого москвича, остались лишь воспоминания. 

В Новодевичьем монастыре богослужение началось вскоре после пожара. Ну, это и не мудрено, так как здесь располагался маршал Даву. Что ни праздник, что ни воскресенье, там проходила обедня в соборной церкви. В старинном Рождественском монастыре начальник отряда, там расквартированного, позволил служить "часы и вечернюю". Но с тем условием, что его не будут будить слишком шумные колокола. В связи с этим в Златоустовской церкви монастыря три раза звонили к "часам и вечерни" в маленкий колокол. 

   Рождественский монастырь.       Церковь Иоана Златоуста.

"Служили в Златоустьинской церкви, французы бывали частенько на службе. Любопытно им, видно, было. Войдут, нам поклонятся и смотрят. Иной раз между собой пошепчутся, и стояли всегда прилично". Литургия, то есть основная служба,  совершалась далеко не во всех церквях, так как все уцелевшие храмы, за немногим исключением, были "осквернены" или разграблены. Престолы сдвинуты со своих мест, не было необходимой утвари для богослужения.  Но там, где это было возможно, с 20-х чисел сентября ежедневно совершалась литургия. Священники Петропавловской церкви с Якиманки и Троицкой с Хохловки- фото внизу слева - не только совершали бого-

служения , но и ходили в окрестные места Москвы крестить младенцев и исповедовать тяжелобольных.  Не могу не привести на странице изображения прекрасного храма Вознесения Господня, что на Серпуховской улице. (Рядом с этим храмом я проработал много лет, тысячу раз проходя мимо, рядом с этим храмом на территории усадьбы Игнатьевой - Белкина были сделаны мои первые находки. И надо сказать, что большевики отнеслись к нему не лучше французов). В ту пору французскими солдатами этот храм был осквернен и превращен в конюшню, откуда они регулярно и добросовестно выносили навоз. И скоро он был использован ими под хранилище муки, благо рядом располагалась Конная площадь, на которой был устроен уже большой мучной склад.

Храм Вознесения до революции

Храм на момент  реставрации.

Храм Вознесения Господня

Следующим шагом для упрочения своего положения на пепелище Москвы помимо муниципалитета была попытка организации увеселений в виде театра.  Армия сыта, обута, да еще в добавок имеет некоторые развлечения - все это неплохая информация в очередном бюллетене для обеспокоенной Европы. 

                       

                         назад                      продолжение